Без политико-идеологического выбора и самоидентификации невозможно разработать оригинальную, свойственную только России стратегию и модель евразийской интеграции. Другой, не оригинальной модели для России в принципе быть не может. Ни опыт Евросоюза, ни любой иной в данном случае не подходит. Если предположить, что в основе евразийской самоидентификации России лежит национальная система ценностей, то и модель ее политического, социального и экономического развития может быть такой же оригинальной, даже уникальной как ее система ценностей и идентичность. Соответственно политико-идеологический выбор может и должен быть сделан в пользу такой оригинальной государственной модели, политической системы и экономики.
Пока что такой выбор не сделан. Правящая элита страны пытается приспособить чужие примеры, идеалы и образы под российские реалии. Как правило, из этого ничего не получается.
После 1993 года не сложилось нормальной политической системы, потому что чужую (французскую) систему попытались приспособить под конкретного человека — Б. Ельцина, — что обратилось бесконечным переустройством правил «формирования» Совета Федерации и выборов в Госдуму РФ, реорганизацией Генеральной прокуратуры, Минобороны, ФСБ, а, главное, неэффективностью судебной власти и институтов гражданского общества.
Ко второму десятилетию двухтысячных стало ясно: Россия, перестав быть империей и коммунистическим государством, так и не обрела новую и эффективную для себя форму политического и государственного существования. Не имея такой формы государства (что особенно ярко подтверждается низкой эффективностью госуправления и коррупцией), Россия не в состоянии пока предложить другим странам ни привлекательного образа, ни модели государственного устройства. В рамках процесса евразийской интеграции это сводится к двустороннему экономическому сотрудничеству. Другие страны не видят в России пример лидера ни в области идеологии, ни в области государственного устройства.
Причины, принято, искать в мировом кризисе, «сорвавшем реализацию Стратегии-2020», неисполнительности чиновников,
По мнению 71% опрошенных россиян, Россия принадлежит особой — «евроазиатской», или православной цивилизации, поэтому ей не подходит западный путь развития. Только 13% считают Россию частью западной цивилизации.
ВЦИОМ, 2-5 ноября 2001 г.
«Было бы разумно больше внимания уделять вопросам долгосрочных институционализированных связей в военно-политической сфере и сфере безопасности».
А. Торкунов, ректор МГИМО(У)
коррупции, неадекватности оценок и планов. Но «за кадром» остается главное: неолиберальный подход к национальному развитию изначально отрицает как стратегический (идеологический) прогноз, так и стратегическое национальное планирование, которое подменяется макроэкономической оценкой, экстраполяцией только финансовых или социально-экономических процессов.
Парадокс: российский либерализм, оттесненный от широкой политической жизни из-за его ничтожной общественной поддержки, тем не менее укоренился в целой системе «финансовых менеджеров» от экономики и промышленности, науки и образования, обороны и безопасности. По сути финансово-монетарные власти остались те же, что и в 90-е годы: их не осталось практически в Федеральном Собрании, Администрации, региональных властных структурах, но они цепко держат либеральную финансовую инициативу, саботируя, игнорируя и, как минимум, искажая политическую волю.
«Дело Сердюкова», «Дело Скрынник», сотни других дел не изменили системы, созданной в 90-е годы либералами и во главе либералов, для которых национальные интересы и национальная система ценностей всегда будут вторичными по отношению к американо-европейской. Вот почему даже самые современные и амбициозные программы развития восточных регионов или Вооруженных сил будут сталкиваться с саботажем либеральных финансово-монетарных властей.
Это видно, например, даже на оценке разведывательным сообществом США возможных последствий военной реформы и реализации ГОЗ-2020, прозвучавшей в докладе 16 спецслужб Сенату. Планы РФ по модернизации своей армии американские спецслужбы оценивают скептически. По их оценкам, реализацию программы перевооружения армии, рассчитанной на десять лет, осложняет «развал оборонного комплекса», отсутствие финансирования и бюрократические трудности. Тем не менее, как считают аналитики США, «программы реформирования позволят российской армии быстрее побеждать своих небольших соседей и сохранять доминирующие позиции на постсоветском пространстве», однако «не смогут дать ей возможность вести серьезные наступательные операции против НАТО» [3].
Это уже геополитическая оценка эффективности российской власти, которой отводится второстепенная роль в Евразии. Она полностью соответствует тому созданному отечественными либералами политико-идеологическому алгоритму, при котором Россия должна на чужих условиях интегрироваться в западную систему ценностей, растеряв свой суверенитет, территорию и национальную идентичность.
Иначе говоря, масштабные планы российской власти по развитию страны, ее обороноспособности, по мнению либеральных критиков не имеют серьезных геополитических последствий для России, которая в лучшем случае сможет сохранить «доминирующие позиции на постсоветском пространстве». Судя по всему, это мало беспокоит и правящие круги США, у которых в отношении Евразии существуют глобальные планы не только в ее европейской, но и юго-восточной, северо-восточной, центрально-азиатской и ближневосточной части.
Получается, что смыкаются не только ценностные системы российских либералов и их американских политических и идеологических партнеров, но совпадают и их представления о национальных интересах России. Примечательно, что если у некоторой части западной (не только американской) элиты есть радикальные представления о будущем России, в частности ее природных ресурсов, территориальной целостности и т. п., то и у радикального крыла российских либералов эти взгляды во многом совпадают. В частности, если речь идет о судьбе восточных регионов нашей страны и их богатствах, М. Олбрайт, Х. Клинтон, М. Тэтчер и ряд других политиков полагали, например, что России «досталось слишком много природных ресурсов». Но и внутри России немало сторонников того, чтобы восточные регионы либо «уравнять в правах» с европейскими (что на деле будет означать их дальнейшую деградацию), либо превратить в офшоры, которые вскоре, как и транснациональные транспортные коридоры могут лишиться политического суверенитета. Исторические примеры — «опийные войны», КВЖД и т. д. хорошо иллюстрируют эти возможности.
Для сохранения нации и государства правящей элите придется — хочет она того или нет — признать, что единственный способ это сделать есть политико-идеологический выбор в пользу сохранения национальной системы ценностей. Более того, — превращения их в смысловое ядро, вокруг которого могут концентрироваться другие цивилизации от восточнославянских православных народов до стран Азии.
Надо признать, что российская элита, пусть не вся и с опозданием, но подошла к идее необходимости самоидентификации. В. Путин озвучил ее в своем послании Федеральному Собранию лишь в декабре 2012 года: «В мире XXI века на фоне новой расстановки экономических, цивилизационных, военных сил Россия должна быть суверенной и влиятельной страной. Мы должны не просто уверенно развиваться, но и сохранить свою национальную и духовную идентичность, не растерять себя как нация. Быть и оставаться Россией» [4].
«Быть и оставаться Россией» означает не что иное, как признание уникальности цивилизации, к которой принадлежат народы нашей страны, а значит невозможности ее ассимиляции ни с Западом, ни Востоком, ни кем-то еще.
Можно вместе с тем констатировать, что появление новых глобальных угроз и усиление нестабильности в мире не нашло пока вполне адекватного отражения в восприятии российской элиты. Таким адекватным ответом должна бы стать ясная и логичная концепция долгосрочного национального развития страны и ее политики мире и в Евразии. Отдельные существующие подходы, в т. ч. принятая в феврале 2013 года Концепция внешней политики России, все еще не могут содержательно устранить этот пробел. Проблема объясняется сосуществованием в российской элите двух противостоящих групп и двух противоречивых подходов — государственнического и либерального, — их борьбой и дискуссией. На практике это означает сосуществование двух противостоящих идеологий, что проявляется и в наличии двух политических тактик: либерально-монетаристской и государственно-капиталистической. Причем, не только по отношению к социально-экономическому, но и к внешнеполитическому курсу, что отчетливо проявляется в нашей евразийской политике. Нерешенные идеологические вопросы становятся серьезным препятствием в решении очевидных практических задач.
Соответственно пока не существует ни внятного долгосрочного национального стратегического планирования, ни реального контроля за его воплощением, ни значимых конкретных результатов. Именно это вызывает в последние годы непонимание и даже раздражение в обществе: правильные декларации и решения не влекут серьезных последствий.
Применительно к стратегии евразийской интеграции это справедливо в полной мере, хотя и менее заметно. «На поверхности» обе группы элиты договорились о приоритетах экономической интеграции, «оставив за скобками» тему евразийской внешнеполитической стратегии и военной политики, где, между тем, видна определенная, хотя и не всегда бросающаяся в глаза, позитивная динамика. Складывается впечатление, что в этих областях ведется подспудная, неафишируемая работа, когда «вдруг» появляются смелые решения, как, например, о создании объединенной системы
ВКО СНГ.
Важно, однако, отметить не общие тренды российской евразийской политики, а ее скорость и эффективность, которые очевидно отстают от скорости процессов, происходящих в Евразии и АТР. Так, например, товарооборот России и КНР в несколько раз меньше, чем между КНР и Тайванем, а между Россией и Вьетнамом вообще скорее символичен, что в целом характеризует роль России в регионе. Это, безусловно, сказывается на ситуации в Евразии, где происходят без участия России мощные сдвиги в расстановке политических и военных сил, требующие от нашей страны соответствующей реакции. Россия не только потеряла многие свои позиции в Евразии в 90-е годы, но и продолжает их терять, в то время как происходит очевидное усиление влияния других цивилизаций и государств. То, что в Азербайджане перешли с кириллицы на латиницу еще можно как-то объяснить. Но то, что Казахстан, где значительная часть населения продолжает идентифицировать себя с Россией, принимает латиницу, означает, что даже союзник России по ТС стремится ассоциироваться с иной традицией и системой ценностей, что в перспективе чревато расхождением национальных интересов.
Полагать, что подобные тенденции в политике национальных элит — следствие только внутренних процессов было бы глубоко ошибочно. Борьба за цивилизационное влияние в Евразии идет по восходящей именно в последние годы. Так, например, визит министра иностранных дел Узбекистана Камилова в США в марте 2013 года показал новые тревожные тенденции, которые, по мнению эксперта А. Володина, выражаются в следующем:
Во-первых, с помощью неожиданного поворота «демократи-заторской» политики, США дают аванс действующему руководству Узбекистана, усаживая его на достаточно короткий поводок. Мол, мы даже о соблюдении прав и свобод человека для вас забыли, а вы. Будьте так любезны — ответный реверанс.
Во-вторых, в регионе может быть вбит очередной клин между соседними государствами, ведь если узбекская армия действительно окажется хорошо вооруженной не без помощи натовских «друзей», то это может вызвать острое желание у неких политических сил реализовать это военное преимущество в Центральной Азии.
В-третьих, в центрально-азиатском регионе может появиться (или уже появляется) государство, которое видит исключительные приоритеты в отношениях с США и НАТО, нежели в отношениях со своими соседями [5].
Возникает закономерный вопрос: если происходит усиление внутрицивилизационных противоречий и борьбы, к которой подключаются активно даже мощные не евразийские силы, то какова должна быть стратегия России в Евразии? Пока что мы наблюдаем только активизацию экономической политики, где элементы противодействия внешнему влиянию, воздействия на неэкономические факторы практически отсутствуют.
Иными словами, если у важнейших геополитических игроков Евразии — США, Китая, Индии, исламских государств — есть долгосрочная геополитическая стратегия, то Россия пока что ограниченно противопоставляет им только среднесрочные экономические проекты.
Особенно заметно это на главном ТВД в Евразии — борьбе за сохранение и продвижение национальной системы ценностей в Евразии, где влияние России ослабевает. Уже два поколения граждан СНГ, родившихся после 1991 года, не говорят по-русски, не знакомы с нашей общей историей. Более того, за исключением Белоруссии, школьные и институтские учебники своеобразно, частью русофобски, трактуют этот великий исторический период.
В этой связи важно подчеркнуть принципиальное различие между Стратегией национального развития, частью которой должна быть евразийская стратегия, и концепцией социально-экономического развития, которая сегодня выступает нередко в качестве национальной стратегии. Первая ориентирована на развитие нации и государства в новых международных условиях, когда евразийская интеграция становится важнейшим фактором, а вторая — на некие абстрактные макроэкономические показатели, не имеющие по сути дела отношения ни к политике, ни к евразийской интеграции, ни даже собственно к социальной жизни граждан. Разница — принципиальная. Особенно, если речь идет о конкретных регионах Сибири, Дальнего Востока и их сотрудничестве со странами АТР, где собственно экономические факторы уступают по своему значению геополитическим и военным.
К сожалению, все последние годы в России только и занимались, что пытались создать именно социально-экономические концепции, и «стратегии», игнорируя внешние вызовы и реальные национальные потребности, например, создавая «равные условия» для всех регионов.
Отказываясь признавать приоритетность развития восточных регионов страны, финансовые власти в итоге не только привели к их депопуляции и деиндустриализации, но и создали угрозу существованию целого ряда регионов и суверенитету страны на востоке в целом. По сути, это стало главной причиной отставания экономических и торговых связей России со странами АТР, а также тормозит процессы интеграции в Евразии.
Не произошло, например, переноса акцента в политико-административной деятельности и финансово-экономической активности на восток, за одним исключением — создания маломощного министерства в Хабаровске. Можно было бы не только политическим решением перевести часть чиновничества и бизнеса в Хабаровск и во Владивосток, что существенно снизило бы нагрузку на Москву и Санкт-Петербург, но сознательно развивать новые производства, проводить новую восточную оборонную политику. В частности, строительство нового космодрома «Восточный» можно было бы сделать более масштабным (имея ввиду его многоцелевой характер), а Дальневосточного университета — более осмысленным. Очень важно было бы сознательно и при помощи государственных средств развивать на востоке переработку того сырья, которым богата Сибирь и Дальний Восток.
И даже в такой осознанной восточной политике особая роль должна принадлежать развитию транспортных коридоров и инфраструктуры, особенно железных дорог, портов, аэропортов. Все это как-бы делалось в определенных объемах, что, однако, не остановило тенденцию деградации регионов. Нужны более масштабные, содержательно иные политические решения. Такие, как в свое время были предприняты на северо-западе Петром I, или на востоке Александром III и Николаем II.
Нынешние «усилия» отразились, в том числе и на реализации собственно экономических задач страны: сверхконцентрация финансовых ресурсов в Москве привела к опустошению восточных регионов, что отчетливо видно на сравнении регионов-доноров и дотационных областей на востоке. И, наоборот, в Китае, где были обеспечены в эти годы высокие темпы роста, именно «активное внедрение идей национализма» стало «главным оружием» экономической политики в отсталых регионах. Там совершенно сознательно создавались точки промышленного роста — комплексно, системно и масштабно.
Таким образом, чтобы избежать прежних ошибок в политике евразийской интеграции, необходимо изначально понимать, что нужна не очередная концепция социально-экономического развития или экономического и торгового сотрудничества, а стратегия интеграции, в основу которой должны быть положены цивилизационные геополитические и военно-политические интересы стран-участниц, а также меры для опережающего развития восточных регионов России.
Этот тезис вполне применим и к относительно частной задаче, которая рассматривает пока что экономическую интеграцию лишь трех государств Евразии — России, Казахстана и Белоруссии — в отрыве от широкого геополитического контекста. Хотя присоединение Афганистана и Сербии в качестве наблюдателей к Парламентской Ассамблее уже дает повод по-новому оценить пространственный охват самой идеи евразийской интеграции. В каких-то аспектах эта идея может быть расширена до Кипра, Греции и Вьетнама. Заранее можно сказать, что сознательно зауженная частная концепция будет либо малорезультативна (как СНГ), либо окажется вообще нереализованной.
Первым шагом в создании такой национальной стратегии России в Евразии должен стать политико-идеологический выбор правящей элиты, перенос политических приоритетов в пользу Евразии. Этот выбор должен основываться на национальной системе ценностей и долгосрочных национальных интересах, вытекающих в свою очередь из четкой национальной самоидентификации.
Очень важно в евразийской политике определиться по отношению к конкретным государствам Евразии, представляющим собой три четверти населения планеты с разными цивилизаци-онными, историческими, политическими особенностями. Стратегия и евразийская политика не позволяют говорить об универсальном подходе, но требуют все же неких принципов, лежащих в основе такой политики, отличных от принципов глобализма.
Перечень наших евразийских партнеров чрезвычайно широк, но именно российская цивилизация дает шанс на развитие интеграционных процессов со всеми странами, представляющими иные цивилизации и иные системы ценностей. Нижеприведённый список включает в себя не только государства, расположенные на материке Евразии, но и государства, расположенные на островах, причисляемых к Европе или Азии (пример — Япония) [6].
Несмотря на многие различия, эти страны геополитически и географически, а также экологически и инфраструктурно взаимозависимы. Так, долететь с Кипра до Индокитая минуя ряд евразийских государств невозможно. Поставка товаров по линии восток-запад примерно в 2,5-3 раза дешевле, если использовать Северный морской путь или железнодорожное сообщение. Негативные экологические последствия также прежде всего сказываются на соседних странах, будь то извержение вулкана в Исландии или авария на АЭС в Японии.
Но прежде всего евразийские страны объединяет проблема общей безопасности, которая особенно выпукло видна на примере противоракетной и противовоздушной обороны. Траектории полетов ракет, радиолокационные поля, интегри-рованность воздушно-космического пространства на высотах от нескольких метров до 100 км стали современной евразийской военно-политической реальностью.
Пока что одна часть Евразии — Западная и Центральная Европа — обладает конкретным военно-политическим механизмом обеспечения безопасности — Североатлантическим Альянсом и соответствующими военно-техническими средствами. В других частях Евразии существуют либо прообразы — ОДКБ, ШОС, — либо национальные системы (КНР, Индия), либо двусторонние договоры по обеспечению безопасности, реалистичность которых (как, например, между США и Тайванем) вызывает серьезные сомнения.
Вот почему стратегия евразийской интеграции должна включать в качестве составной своей части идею евразийской безопасности. Эта идея должна основываться на некоторых общих и частных принципах. Одним из общих должен стать принцип «нераздельной безопасности» в Евразии, когда, например, Россия не может и не должна рассматривать ущерб евразийской безопасности в качестве компенсации за возможный выигрыш в области безопасности в отношениях с США или какой-то части Евразии, например, Евросоюзом. Продвижение такого подхода — отдельная крупная внешнеполитическая задача.
Подразумевается, что создание универсальной системы безопасности в Евразии (Европе и Азии) не должно идти за счет какого-то одного из субрегионов — Европы или Азии. В практическом плане, например, это означает, что пересмотр планов США по НПРО в пользу усиления ее компонентов в АТР (и в ущерб Азии), который может происходить, не должен находить российской поддержки. О пересмотре таких планов по ПРО глава минобороны США Чак Хейгел объявил в марте 2013 года. В частности, Пентагон намерен перебросить средства, запланированные на программу размещения 8М-3 11В в Польше, на размещение дополнительных ракет-перехватчиков на территории США и разработку новейших видов наземных перехватчиков и новых версий 8М-3. Подобная корректировка, с точки зрения евразийской безопасности, наносит, безусловно, ущерб интересам КНР и целого ряда других государств. Прежде всего, КНДР, которая не может стать «изгоем» с точки зрения безопасности всей Евразии. Также, впрочем, как Иран, либо любая иная евразийская страна.
Для России пересмотр планов США действительно мало что означает с точки зрения ее ВКО. И в этом смысле еще раз подтверждается правильность постановки вопроса о системе евразийской безопасности, которая может быть выражена, например, в идее создания евразийской воздушно-космической обороны (ЕвразВКО) [7]. Перехватчики, размещенные на платформах морского базирования в Арктике и на Дальнем Востоке, для России не менее опасны, чем те же перехватчики в Польше и Румынии.
Понятно, что куда более эмоционально на планы Вашингтона отреагировал Пекин. «Такие шаги, как усиление системы ПРО, приведут только к обострению противостояния и не способствуют решению проблемы. Надеемся, что соответствующие государства, исходя из интересов обеспечения мира и стабильности в регионе, займут ответственную позицию и будут осмотрительно действовать в вопросах ПРО» [8], — подчеркнули в китайском МИДе.
Тем самым в очередной раз подтверждается мысль о том, что в Евразии не существует отдельно некая безопасность ее отдельных частей. Превращение воздушно-космического пространства континента в единый потенциальный ТВД стало реальностью. Но пока что эта реальность еще не стала предметом переговоров. Между тем сам предмет — ограничение воздушно-космических средств нападения и защиты — очевиден и актуален для всех евразийских государств. Как в Европе, так и Южной или Юго-Восточной Азии. Если беспокойство КНР эксперты назвали обоснованными, то не менее обоснованы беспокойства России, КНДР, Ирана или, например, Кипра, который традиционно подозрительно относится к военной активности Турции.
Становится очевидным следующее:
— для России необходима не столько экономическая евразийская интеграция, сколько вообще стратегия евразийской интеграции;
— стратегия должна предусматривать опережающее развитие восточных регионов России, прежде всего, транспортных коридоров и другие инфраструктурные изменения;— эта стратегия пространственно должна охватывать все государства Евразии от Лиссабона до Владивостока;
— в основе этой стратегии лежат вопросы единой евразийской безопасности, создания политических и военно-технических средств ее обеспечения;
— в условиях нарастающего противостояния цивилизаций и систем ценностей Россия должна аргументированно представить свое видение и продемонстрировать способность обеспечить сотрудничество и взаимодействие этих цивилизаций в Евразии.
Все эти и другие шаги возможны только при том важном условии, что правящая российская элита сможет существенно пересмотреть свои приоритеты, сделать осознанный политический выбор в пользу евразийской самоидентификации и самостоятельного идеологического лидерства. Этот выбор будет означать окончательный разрыв с либерализмом в его нынешнем агрессивном и примитивном понимании, который нанес такой огромный ущерб народам и экономике России.
Либеральная парадигма и модель развития себя очевидно исчерпала. В ее рамках невозможно реализовать созидательные и интеграционные ожидания народов. Как многие годы показывают опросы ВЦИОМ, общественная поддержка этого либе-Только после такого политико-идеологического выбора станет возможным появление внятной и эффективной национальной стратегии развития и, как следствие, евразийской стратегии, не ограниченной пространственно, функционально и во времени рамками ТС или ЕврАзЭс.
Либеральная парадигма и модель развития себя очевидно исчерпала. В ее рамках невозможно реализовать созидательные и интеграционные ожидания народов. Как многие годы показывают опросы ВЦИОМ, общественная поддержка этого либерального курса минимальна, что в конечном счете привело в 2010-2013 годы к эволюции общества в сторону социально-консервативного большинства, отнюдь не случайно поддерживающего В. Путина. Эта поддержка не статична и связана с соответствующими ожиданиями.
Эволюция путинского большинства привела к тому, что в целом ряде базовых либеральных идей, господствовавших прежде в правящей элите, произошла заметная трансформация, которая хотя и не привела до сих пор к логически завершенной форме, позволяет говорить о том, что причудливый симбиоз либеральных и консервативных ценностей себя исчерпал. Народу очевидна противоречивость и непоследовательность многих решений, искусственное сочетание административных и рыночных механизмов, «откаты» и «забегания вперед» в экономической, внешней и военной политике, боязнь сформулировать оригинальную, национально ориентированную стратегию развития России и Евразии, представить собственную модель взаимоотношений с европейскими и азиатскими партнерами.
Так, новая военно-техническая политика (безусловно, уже не либеральная), ориентированная на восстановление оборонных возможностей России к 2020 году, подверглась критике со стороны оппонентов за ее «несоответствие возможностям» страны и приоритетам ее развития. По мнению А. Арбатова, например, «. существующая программа перевооружения вооруженных сил не соответствует экономическим возможностям России. В настоящее время весь ВВП нашей страны составляет 60 триллионов рублей. Для осуществления намеченной программы, так как на оборону выделяется 4% ВВП, требуется, чтобы ВВП составлял около 150 триллионов. Но это практически недостижимо, По самым оптимистичным прогнозам он может достигнуть к 2020 году только уровня 100 триллионов рублей. Таким образом, получается, что программу перевооружения армии можно осуществить, если увеличить расходы на оборону до 6-7% ВВП. Но такое увеличение может произойти за счет урезания социальных расходов на образование, медицинское обслуживание и т. д.» [9]
На самом деле либеральная критика военных программ В. Путина — Д. Медведева в 2012-2013 годы основывалась отнюдь не на заботе о программах развития человеческого капитала и сохранении сбалансированности бюджета. И первое, и второе совершенно не волновало либералов в 90-е годы: расходы на образование, науку здравоохранение стремительно (в десятки раз!) сокращались, а бюджет был дефицитным. Либералов взволновало именно то, что суверенитет России получил реальное военно-техническое обеспечение, был дан импульс развитию наукоемких производств, а вместе с тем и национальному сосредоточению и самоидентификации, которые немыслимы без реальных дел.
Не случайно критика оборонной политики шла параллельно с критикой политики евразийской интеграции. И первое, и второе неизбежно девальвировало ультралиберальные идеи и стратегии, показывало, что созданная прежде, в 90-е годы, модель государственного и общественного устройства неэффективна и должна быть, наконец, заменена на новую, оригинальную модель государства в контексте Евразийских задач.
В 2013 году российская элита и общество вплотную встали перед серьезным мировоззренческим и идеологическим кризисом: прежняя либеральная модель себя не оправдала, люди, ее представлявшие, себя полностью дискредитировали, а новая модель все еще не выкристаллизовалась. В практическом плане противоречие отчетливо проявилось в требовании В. Путина ускорить темпы роста экономики, с одной стороны, и в нежелании либеральной финансово-экономической элиты менять статус-кво.
До тех пор пока мы не избавимся от радикально-либеральных представлений и конкретных либералов, управляющих финансово-экономической жизнью страны, мы не сможем перейти к реализации приоритетов развития и решению геополитических задач. Мы по-прежнему будем эксплуатировать сырьевую модель, разваливать обрабатывающую промышленность и способствовать депопуляции восточных регионов страны. Стоит напомнить, что и в эпоху царизма, и при советской власти восточные районы развивались не сами собой. И в первом, и во втором случае реали-зовывались нелиберальные модели и не либералами — О. Витте, П. Столыпиным, И. Сталиным, А. Косыгиным. Именно так развитие Зауралья получило толчок, а идея «освоения пространства» и опережающего развития стала господствующей стратегией.
Хотим мы того или нет, но рыночно-либеральная евразийская стратегия просто не существует, а реализуемая либеральная политика в восточных регионах неизбежно ведет к их отпаду и переходу под контроль других государств.
Повторимся — опережающее развитие страны невозможно без еще более опережающего развития ее восточных регионов и создания полноценных транспортных коридоров, соединяющих не только Европу и Азию, но прежде всего, внутренние рынки страны. Такое опережающее развитие в свое время потребовало реформ Петра I, а потом и Александра III и Николая II, реформ общенациональных. Сегодня движение на восток тождественно движению всей нации с опережающими темпами. Обязательным условием при этом является создание собственной модели евразийской интеграции, ориентированной на российское лидерство и альтернативной по отношению к американской и китайской. Такая модель не может быть узко экономической, и должна стать привлекательной для значительного числа государств.
А следовательно — хотим мы того или нет — нам придется всерьез заняться идеологией, представить собственное видение геополитических процессов. Необходимо, предложить сильную альтернативу американской геополитической модели, которая была актуализирована в книге З. Бжезинского «Великая шахматная доска», опубликованной в 1997 году. В ней, — как справедливо считает В. Мотяшев, — «. изложена программа удержания под американским контролем после холодной воины крупнейших центров силы в приморье Евразии — Китая, Ирана, Турции, стран-лидеров Евросоюза. Причем добиваться этого предлагается, поощряя рост их влияния на постсоветских территориях при продолжающемся ослаблении России» [10].
Альтернативная модель евразийской интеграции возможна только с опорой на здоровое общество и государство в самой России. Только тогда мы сможем предложить континенту идею нового широкого союза в интересах безопасности и экономического благополучия, открытого на равных условиях для любых евразийских государств. Понятно, что скорость движения в создании такого союза будет очень разной. Но в условиях роста угроз, проистекающих от реализуемой (пока безальтернативно) американской модели миропорядка, в условиях неготовности государств и международных организаций обеспечить безопасность и необходимый уровень сотрудничества, сама идея нового союза полностью актуальна. Таким образом, ключевой вопрос в том, способны ли мы — Россия — измениться сами, чтобы предложить свой проект для изменений в мире.
1] Россия: Западный путь развития для «евроазиатской» цивилизации?/Эл. ресурс: «Евразия» http://eurasian-defence.ru [2]
[2] Торкунов А. В. По дороге в будущее. М.: Аспект Пресс, 2010. С. 71.
[3] Белянинов К. Россию признали сложной, но не самой страшное/Коммерсант. 2013. 14 марта. С. 7.
[4] Путин В. В. Послание Президента Федеральному Собранию. 2012.12 декабря/Сайт Президента России/http://президент.рф
[5] Володин А. Узбекистан и США: к чему приведёт большая региональная дружба?/Эл. ресурс «Военное обозрение». 2013. 14 марта/
[7] См. подробнее: Подберезкин А. И. Евразийская воздушно-космическая оборона. М.: МГИМО (У), 2013.
[8] Вашингтон представил Москве новые данные по вопросу решения проблемы ПРО/Эл. ресурс «ЦВПИ». 2013. 21 марта/http://eurasian-defence.ru [2]
[9] Перенджиев А. Проведение военной реформы в России: есть ли надежда на успех?/Эл. ресурс: «Центр военно-политических исследований». 2013.13 марта/http://eurasian-defence.ru [2]
[10] Мотяшов В. Газ и геополитика: шанс России/М.: Книга и бизнес, 2011.С. 13.
Идеология освоения пространства как оригинальная стратегия и модель развития России в Евразии
А. И. Подберезкин, д-р истор. наук, профессор
Без политико-идеологического выбора и самоидентификации невозможно разработать оригинальную, свойственную только России стратегию и модель евразийской интеграции. Другой, не оригинальной модели для России в принципе быть не может. Ни опыт Евросоюза, ни любой иной в данном случае не подходит. Если предположить, что в основе евразийской самоидентификации России лежит национальная система ценностей, то и модель ее политического, социального и экономического развития может быть такой же оригинальной, даже уникальной как ее система ценностей и идентичность. Соответственно политико-идеологический выбор может и должен быть сделан в пользу такой оригинальной государственной модели, политической системы и экономики.
Пока что такой выбор не сделан. Правящая элита страны пытается приспособить чужие примеры, идеалы и образы под российские реалии. Как правило, из этого ничего не получается.
После 1993 года не сложилось нормальной политической системы, потому что чужую (французскую) систему попытались приспособить под конкретного человека — Б. Ельцина, — что обратилось бесконечным переустройством правил «формирования» Совета Федерации и выборов в Госдуму РФ, реорганизацией Генеральной прокуратуры, Минобороны, ФСБ, а, главное, неэффективностью судебной власти и институтов гражданского общества.
Ко второму десятилетию двухтысячных стало ясно: Россия, перестав быть империей и коммунистическим государством, так и не обрела новую и эффективную для себя форму политического и государственного существования. Не имея такой формы государства (что особенно ярко подтверждается низкой эффективностью госуправления и коррупцией), Россия не в состоянии пока предложить другим странам ни привлекательного образа, ни модели государственного устройства. В рамках процесса евразийской интеграции это сводится к двустороннему экономическому сотрудничеству. Другие страны не видят в России пример лидера ни в области идеологии, ни в области государственного устройства.
Причины, принято, искать в мировом кризисе, «сорвавшем реализацию Стратегии-2020», неисполнительности чиновников,
По мнению 71% опрошенных россиян, Россия принадлежит особой — «евроазиатской», или православной цивилизации, поэтому ей не подходит западный путь развития. Только 13% считают Россию частью западной цивилизации.
ВЦИОМ, 2-5 ноября 2001 г.
«Было бы разумно больше внимания уделять вопросам долгосрочных институционализированных связей в военно-политической сфере и сфере безопасности».
А. Торкунов, ректор МГИМО(У)
коррупции, неадекватности оценок и планов. Но «за кадром» остается главное: неолиберальный подход к национальному развитию изначально отрицает как стратегический (идеологический) прогноз, так и стратегическое национальное планирование, которое подменяется макроэкономической оценкой, экстраполяцией только финансовых или социально-экономических процессов.
Парадокс: российский либерализм, оттесненный от широкой политической жизни из-за его ничтожной общественной поддержки, тем не менее укоренился в целой системе «финансовых менеджеров» от экономики и промышленности, науки и образования, обороны и безопасности. По сути финансово-монетарные власти остались те же, что и в 90-е годы: их не осталось практически в Федеральном Собрании, Администрации, региональных властных структурах, но они цепко держат либеральную финансовую инициативу, саботируя, игнорируя и, как минимум, искажая политическую волю.
«Дело Сердюкова», «Дело Скрынник», сотни других дел не изменили системы, созданной в 90-е годы либералами и во главе либералов, для которых национальные интересы и национальная система ценностей всегда будут вторичными по отношению к американо-европейской. Вот почему даже самые современные и амбициозные программы развития восточных регионов или Вооруженных сил будут сталкиваться с саботажем либеральных финансово-монетарных властей.
Это видно, например, даже на оценке разведывательным сообществом США возможных последствий военной реформы и реализации ГОЗ-2020, прозвучавшей в докладе 16 спецслужб Сенату. Планы РФ по модернизации своей армии американские спецслужбы оценивают скептически. По их оценкам, реализацию программы перевооружения армии, рассчитанной на десять лет, осложняет «развал оборонного комплекса», отсутствие финансирования и бюрократические трудности. Тем не менее, как считают аналитики США, «программы реформирования позволят российской армии быстрее побеждать своих небольших соседей и сохранять доминирующие позиции на постсоветском пространстве», однако «не смогут дать ей возможность вести серьезные наступательные операции против НАТО» [3].
Это уже геополитическая оценка эффективности российской власти, которой отводится второстепенная роль в Евразии. Она полностью соответствует тому созданному отечественными либералами политико-идеологическому алгоритму, при котором Россия должна на чужих условиях интегрироваться в западную систему ценностей, растеряв свой суверенитет, территорию и национальную идентичность.
Иначе говоря, масштабные планы российской власти по развитию страны, ее обороноспособности, по мнению либеральных критиков не имеют серьезных геополитических последствий для России, которая в лучшем случае сможет сохранить «доминирующие позиции на постсоветском пространстве». Судя по всему, это мало беспокоит и правящие круги США, у которых в отношении Евразии существуют глобальные планы не только в ее европейской, но и юго-восточной, северо-восточной, центрально-азиатской и ближневосточной части.
Получается, что смыкаются не только ценностные системы российских либералов и их американских политических и идеологических партнеров, но совпадают и их представления о национальных интересах России. Примечательно, что если у некоторой части западной (не только американской) элиты есть радикальные представления о будущем России, в частности ее природных ресурсов, территориальной целостности и т. п., то и у радикального крыла российских либералов эти взгляды во многом совпадают. В частности, если речь идет о судьбе восточных регионов нашей страны и их богатствах, М. Олбрайт, Х. Клинтон, М. Тэтчер и ряд других политиков полагали, например, что России «досталось слишком много природных ресурсов». Но и внутри России немало сторонников того, чтобы восточные регионы либо «уравнять в правах» с европейскими (что на деле будет означать их дальнейшую деградацию), либо превратить в офшоры, которые вскоре, как и транснациональные транспортные коридоры могут лишиться политического суверенитета. Исторические примеры — «опийные войны», КВЖД и т. д. хорошо иллюстрируют эти возможности.
Для сохранения нации и государства правящей элите придется — хочет она того или нет — признать, что единственный способ это сделать есть политико-идеологический выбор в пользу сохранения национальной системы ценностей. Более того, — превращения их в смысловое ядро, вокруг которого могут концентрироваться другие цивилизации от восточнославянских православных народов до стран Азии.
Надо признать, что российская элита, пусть не вся и с опозданием, но подошла к идее необходимости самоидентификации. В. Путин озвучил ее в своем послании Федеральному Собранию лишь в декабре 2012 года: «В мире XXI века на фоне новой расстановки экономических, цивилизационных, военных сил Россия должна быть суверенной и влиятельной страной. Мы должны не просто уверенно развиваться, но и сохранить свою национальную и духовную идентичность, не растерять себя как нация. Быть и оставаться Россией» [4].
«Быть и оставаться Россией» означает не что иное, как признание уникальности цивилизации, к которой принадлежат народы нашей страны, а значит невозможности ее ассимиляции ни с Западом, ни Востоком, ни кем-то еще.
Можно вместе с тем констатировать, что появление новых глобальных угроз и усиление нестабильности в мире не нашло пока вполне адекватного отражения в восприятии российской элиты. Таким адекватным ответом должна бы стать ясная и логичная концепция долгосрочного национального развития страны и ее политики мире и в Евразии. Отдельные существующие подходы, в т. ч. принятая в феврале 2013 года Концепция внешней политики России, все еще не могут содержательно устранить этот пробел. Проблема объясняется сосуществованием в российской элите двух противостоящих групп и двух противоречивых подходов — государственнического и либерального, — их борьбой и дискуссией. На практике это означает сосуществование двух противостоящих идеологий, что проявляется и в наличии двух политических тактик: либерально-монетаристской и государственно-капиталистической. Причем, не только по отношению к социально-экономическому, но и к внешнеполитическому курсу, что отчетливо проявляется в нашей евразийской политике. Нерешенные идеологические вопросы становятся серьезным препятствием в решении очевидных практических задач.
Соответственно пока не существует ни внятного долгосрочного национального стратегического планирования, ни реального контроля за его воплощением, ни значимых конкретных результатов. Именно это вызывает в последние годы непонимание и даже раздражение в обществе: правильные декларации и решения не влекут серьезных последствий.
Применительно к стратегии евразийской интеграции это справедливо в полной мере, хотя и менее заметно. «На поверхности» обе группы элиты договорились о приоритетах экономической интеграции, «оставив за скобками» тему евразийской внешнеполитической стратегии и военной политики, где, между тем, видна определенная, хотя и не всегда бросающаяся в глаза, позитивная динамика. Складывается впечатление, что в этих областях ведется подспудная, неафишируемая работа, когда «вдруг» появляются смелые решения, как, например, о создании объединенной системы
ВКО СНГ.
Важно, однако, отметить не общие тренды российской евразийской политики, а ее скорость и эффективность, которые очевидно отстают от скорости процессов, происходящих в Евразии и АТР. Так, например, товарооборот России и КНР в несколько раз меньше, чем между КНР и Тайванем, а между Россией и Вьетнамом вообще скорее символичен, что в целом характеризует роль России в регионе. Это, безусловно, сказывается на ситуации в Евразии, где происходят без участия России мощные сдвиги в расстановке политических и военных сил, требующие от нашей страны соответствующей реакции. Россия не только потеряла многие свои позиции в Евразии в 90-е годы, но и продолжает их терять, в то время как происходит очевидное усиление влияния других цивилизаций и государств. То, что в Азербайджане перешли с кириллицы на латиницу еще можно как-то объяснить. Но то, что Казахстан, где значительная часть населения продолжает идентифицировать себя с Россией, принимает латиницу, означает, что даже союзник России по ТС стремится ассоциироваться с иной традицией и системой ценностей, что в перспективе чревато расхождением национальных интересов.
Полагать, что подобные тенденции в политике национальных элит — следствие только внутренних процессов было бы глубоко ошибочно. Борьба за цивилизационное влияние в Евразии идет по восходящей именно в последние годы. Так, например, визит министра иностранных дел Узбекистана Камилова в США в марте 2013 года показал новые тревожные тенденции, которые, по мнению эксперта А. Володина, выражаются в следующем:
Во-первых, с помощью неожиданного поворота «демократи-заторской» политики, США дают аванс действующему руководству Узбекистана, усаживая его на достаточно короткий поводок. Мол, мы даже о соблюдении прав и свобод человека для вас забыли, а вы. Будьте так любезны — ответный реверанс.
Во-вторых, в регионе может быть вбит очередной клин между соседними государствами, ведь если узбекская армия действительно окажется хорошо вооруженной не без помощи натовских «друзей», то это может вызвать острое желание у неких политических сил реализовать это военное преимущество в Центральной Азии.
В-третьих, в центрально-азиатском регионе может появиться (или уже появляется) государство, которое видит исключительные приоритеты в отношениях с США и НАТО, нежели в отношениях со своими соседями [5].
Возникает закономерный вопрос: если происходит усиление внутрицивилизационных противоречий и борьбы, к которой подключаются активно даже мощные не евразийские силы, то какова должна быть стратегия России в Евразии? Пока что мы наблюдаем только активизацию экономической политики, где элементы противодействия внешнему влиянию, воздействия на неэкономические факторы практически отсутствуют.
Иными словами, если у важнейших геополитических игроков Евразии — США, Китая, Индии, исламских государств — есть долгосрочная геополитическая стратегия, то Россия пока что ограниченно противопоставляет им только среднесрочные экономические проекты.
Особенно заметно это на главном ТВД в Евразии — борьбе за сохранение и продвижение национальной системы ценностей в Евразии, где влияние России ослабевает. Уже два поколения граждан СНГ, родившихся после 1991 года, не говорят по-русски, не знакомы с нашей общей историей. Более того, за исключением Белоруссии, школьные и институтские учебники своеобразно, частью русофобски, трактуют этот великий исторический период.
В этой связи важно подчеркнуть принципиальное различие между Стратегией национального развития, частью которой должна быть евразийская стратегия, и концепцией социально-экономического развития, которая сегодня выступает нередко в качестве национальной стратегии. Первая ориентирована на развитие нации и государства в новых международных условиях, когда евразийская интеграция становится важнейшим фактором, а вторая — на некие абстрактные макроэкономические показатели, не имеющие по сути дела отношения ни к политике, ни к евразийской интеграции, ни даже собственно к социальной жизни граждан. Разница — принципиальная. Особенно, если речь идет о конкретных регионах Сибири, Дальнего Востока и их сотрудничестве со странами АТР, где собственно экономические факторы уступают по своему значению геополитическим и военным.
К сожалению, все последние годы в России только и занимались, что пытались создать именно социально-экономические концепции, и «стратегии», игнорируя внешние вызовы и реальные национальные потребности, например, создавая «равные условия» для всех регионов.
Отказываясь признавать приоритетность развития восточных регионов страны, финансовые власти в итоге не только привели к их депопуляции и деиндустриализации, но и создали угрозу существованию целого ряда регионов и суверенитету страны на востоке в целом. По сути, это стало главной причиной отставания экономических и торговых связей России со странами АТР, а также тормозит процессы интеграции в Евразии.
Не произошло, например, переноса акцента в политико-административной деятельности и финансово-экономической активности на восток, за одним исключением — создания маломощного министерства в Хабаровске. Можно было бы не только политическим решением перевести часть чиновничества и бизнеса в Хабаровск и во Владивосток, что существенно снизило бы нагрузку на Москву и Санкт-Петербург, но сознательно развивать новые производства, проводить новую восточную оборонную политику. В частности, строительство нового космодрома «Восточный» можно было бы сделать более масштабным (имея ввиду его многоцелевой характер), а Дальневосточного университета — более осмысленным. Очень важно было бы сознательно и при помощи государственных средств развивать на востоке переработку того сырья, которым богата Сибирь и Дальний Восток.
И даже в такой осознанной восточной политике особая роль должна принадлежать развитию транспортных коридоров и инфраструктуры, особенно железных дорог, портов, аэропортов. Все это как-бы делалось в определенных объемах, что, однако, не остановило тенденцию деградации регионов. Нужны более масштабные, содержательно иные политические решения. Такие, как в свое время были предприняты на северо-западе Петром I, или на востоке Александром III и Николаем II.
Нынешние «усилия» отразились, в том числе и на реализации собственно экономических задач страны: сверхконцентрация финансовых ресурсов в Москве привела к опустошению восточных регионов, что отчетливо видно на сравнении регионов-доноров и дотационных областей на востоке. И, наоборот, в Китае, где были обеспечены в эти годы высокие темпы роста, именно «активное внедрение идей национализма» стало «главным оружием» экономической политики в отсталых регионах. Там совершенно сознательно создавались точки промышленного роста — комплексно, системно и масштабно.
Таким образом, чтобы избежать прежних ошибок в политике евразийской интеграции, необходимо изначально понимать, что нужна не очередная концепция социально-экономического развития или экономического и торгового сотрудничества, а стратегия интеграции, в основу которой должны быть положены цивилизационные геополитические и военно-политические интересы стран-участниц, а также меры для опережающего развития восточных регионов России.
Этот тезис вполне применим и к относительно частной задаче, которая рассматривает пока что экономическую интеграцию лишь трех государств Евразии — России, Казахстана и Белоруссии — в отрыве от широкого геополитического контекста. Хотя присоединение Афганистана и Сербии в качестве наблюдателей к Парламентской Ассамблее уже дает повод по-новому оценить пространственный охват самой идеи евразийской интеграции. В каких-то аспектах эта идея может быть расширена до Кипра, Греции и Вьетнама. Заранее можно сказать, что сознательно зауженная частная концепция будет либо малорезультативна (как СНГ), либо окажется вообще нереализованной.
Первым шагом в создании такой национальной стратегии России в Евразии должен стать политико-идеологический выбор правящей элиты, перенос политических приоритетов в пользу Евразии. Этот выбор должен основываться на национальной системе ценностей и долгосрочных национальных интересах, вытекающих в свою очередь из четкой национальной самоидентификации.
Очень важно в евразийской политике определиться по отношению к конкретным государствам Евразии, представляющим собой три четверти населения планеты с разными цивилизаци-онными, историческими, политическими особенностями. Стратегия и евразийская политика не позволяют говорить об универсальном подходе, но требуют все же неких принципов, лежащих в основе такой политики, отличных от принципов глобализма.
Перечень наших евразийских партнеров чрезвычайно широк, но именно российская цивилизация дает шанс на развитие интеграционных процессов со всеми странами, представляющими иные цивилизации и иные системы ценностей. Нижеприведённый список включает в себя не только государства, расположенные на материке Евразии, но и государства, расположенные на островах, причисляемых к Европе или Азии (пример — Япония) [6].
Несмотря на многие различия, эти страны геополитически и географически, а также экологически и инфраструктурно взаимозависимы. Так, долететь с Кипра до Индокитая минуя ряд евразийских государств невозможно. Поставка товаров по линии восток-запад примерно в 2,5-3 раза дешевле, если использовать Северный морской путь или железнодорожное сообщение. Негативные экологические последствия также прежде всего сказываются на соседних странах, будь то извержение вулкана в Исландии или авария на АЭС в Японии.
Но прежде всего евразийские страны объединяет проблема общей безопасности, которая особенно выпукло видна на примере противоракетной и противовоздушной обороны. Траектории полетов ракет, радиолокационные поля, интегри-рованность воздушно-космического пространства на высотах от нескольких метров до 100 км стали современной евразийской военно-политической реальностью.
Пока что одна часть Евразии — Западная и Центральная Европа — обладает конкретным военно-политическим механизмом обеспечения безопасности — Североатлантическим Альянсом и соответствующими военно-техническими средствами. В других частях Евразии существуют либо прообразы — ОДКБ, ШОС, — либо национальные системы (КНР, Индия), либо двусторонние договоры по обеспечению безопасности, реалистичность которых (как, например, между США и Тайванем) вызывает серьезные сомнения.
Вот почему стратегия евразийской интеграции должна включать в качестве составной своей части идею евразийской безопасности. Эта идея должна основываться на некоторых общих и частных принципах. Одним из общих должен стать принцип «нераздельной безопасности» в Евразии, когда, например, Россия не может и не должна рассматривать ущерб евразийской безопасности в качестве компенсации за возможный выигрыш в области безопасности в отношениях с США или какой-то части Евразии, например, Евросоюзом. Продвижение такого подхода — отдельная крупная внешнеполитическая задача.
Подразумевается, что создание универсальной системы безопасности в Евразии (Европе и Азии) не должно идти за счет какого-то одного из субрегионов — Европы или Азии. В практическом плане, например, это означает, что пересмотр планов США по НПРО в пользу усиления ее компонентов в АТР (и в ущерб Азии), который может происходить, не должен находить российской поддержки. О пересмотре таких планов по ПРО глава минобороны США Чак Хейгел объявил в марте 2013 года. В частности, Пентагон намерен перебросить средства, запланированные на программу размещения 8М-3 11В в Польше, на размещение дополнительных ракет-перехватчиков на территории США и разработку новейших видов наземных перехватчиков и новых версий 8М-3. Подобная корректировка, с точки зрения евразийской безопасности, наносит, безусловно, ущерб интересам КНР и целого ряда других государств. Прежде всего, КНДР, которая не может стать «изгоем» с точки зрения безопасности всей Евразии. Также, впрочем, как Иран, либо любая иная евразийская страна.
Для России пересмотр планов США действительно мало что означает с точки зрения ее ВКО. И в этом смысле еще раз подтверждается правильность постановки вопроса о системе евразийской безопасности, которая может быть выражена, например, в идее создания евразийской воздушно-космической обороны (ЕвразВКО) [7]. Перехватчики, размещенные на платформах морского базирования в Арктике и на Дальнем Востоке, для России не менее опасны, чем те же перехватчики в Польше и Румынии.
Понятно, что куда более эмоционально на планы Вашингтона отреагировал Пекин. «Такие шаги, как усиление системы ПРО, приведут только к обострению противостояния и не способствуют решению проблемы. Надеемся, что соответствующие государства, исходя из интересов обеспечения мира и стабильности в регионе, займут ответственную позицию и будут осмотрительно действовать в вопросах ПРО» [8], — подчеркнули в китайском МИДе.
Тем самым в очередной раз подтверждается мысль о том, что в Евразии не существует отдельно некая безопасность ее отдельных частей. Превращение воздушно-космического пространства континента в единый потенциальный ТВД стало реальностью. Но пока что эта реальность еще не стала предметом переговоров. Между тем сам предмет — ограничение воздушно-космических средств нападения и защиты — очевиден и актуален для всех евразийских государств. Как в Европе, так и Южной или Юго-Восточной Азии. Если беспокойство КНР эксперты назвали обоснованными, то не менее обоснованы беспокойства России, КНДР, Ирана или, например, Кипра, который традиционно подозрительно относится к военной активности Турции.
Становится очевидным следующее:
— для России необходима не столько экономическая евразийская интеграция, сколько вообще стратегия евразийской интеграции;
— стратегия должна предусматривать опережающее развитие восточных регионов России, прежде всего, транспортных коридоров и другие инфраструктурные изменения;— эта стратегия пространственно должна охватывать все государства Евразии от Лиссабона до Владивостока;
— в основе этой стратегии лежат вопросы единой евразийской безопасности, создания политических и военно-технических средств ее обеспечения;
— в условиях нарастающего противостояния цивилизаций и систем ценностей Россия должна аргументированно представить свое видение и продемонстрировать способность обеспечить сотрудничество и взаимодействие этих цивилизаций в Евразии.
Все эти и другие шаги возможны только при том важном условии, что правящая российская элита сможет существенно пересмотреть свои приоритеты, сделать осознанный политический выбор в пользу евразийской самоидентификации и самостоятельного идеологического лидерства. Этот выбор будет означать окончательный разрыв с либерализмом в его нынешнем агрессивном и примитивном понимании, который нанес такой огромный ущерб народам и экономике России.
Либеральная парадигма и модель развития себя очевидно исчерпала. В ее рамках невозможно реализовать созидательные и интеграционные ожидания народов. Как многие годы показывают опросы ВЦИОМ, общественная поддержка этого либе-Только после такого политико-идеологического выбора станет возможным появление внятной и эффективной национальной стратегии развития и, как следствие, евразийской стратегии, не ограниченной пространственно, функционально и во времени рамками ТС или ЕврАзЭс.
Либеральная парадигма и модель развития себя очевидно исчерпала. В ее рамках невозможно реализовать созидательные и интеграционные ожидания народов. Как многие годы показывают опросы ВЦИОМ, общественная поддержка этого либерального курса минимальна, что в конечном счете привело в 2010-2013 годы к эволюции общества в сторону социально-консервативного большинства, отнюдь не случайно поддерживающего В. Путина. Эта поддержка не статична и связана с соответствующими ожиданиями.
Эволюция путинского большинства привела к тому, что в целом ряде базовых либеральных идей, господствовавших прежде в правящей элите, произошла заметная трансформация, которая хотя и не привела до сих пор к логически завершенной форме, позволяет говорить о том, что причудливый симбиоз либеральных и консервативных ценностей себя исчерпал. Народу очевидна противоречивость и непоследовательность многих решений, искусственное сочетание административных и рыночных механизмов, «откаты» и «забегания вперед» в экономической, внешней и военной политике, боязнь сформулировать оригинальную, национально ориентированную стратегию развития России и Евразии, представить собственную модель взаимоотношений с европейскими и азиатскими партнерами.
Так, новая военно-техническая политика (безусловно, уже не либеральная), ориентированная на восстановление оборонных возможностей России к 2020 году, подверглась критике со стороны оппонентов за ее «несоответствие возможностям» страны и приоритетам ее развития. По мнению А. Арбатова, например, «. существующая программа перевооружения вооруженных сил не соответствует экономическим возможностям России. В настоящее время весь ВВП нашей страны составляет 60 триллионов рублей. Для осуществления намеченной программы, так как на оборону выделяется 4% ВВП, требуется, чтобы ВВП составлял около 150 триллионов. Но это практически недостижимо, По самым оптимистичным прогнозам он может достигнуть к 2020 году только уровня 100 триллионов рублей. Таким образом, получается, что программу перевооружения армии можно осуществить, если увеличить расходы на оборону до 6-7% ВВП. Но такое увеличение может произойти за счет урезания социальных расходов на образование, медицинское обслуживание и т. д.» [9]
На самом деле либеральная критика военных программ В. Путина — Д. Медведева в 2012-2013 годы основывалась отнюдь не на заботе о программах развития человеческого капитала и сохранении сбалансированности бюджета. И первое, и второе совершенно не волновало либералов в 90-е годы: расходы на образование, науку здравоохранение стремительно (в десятки раз!) сокращались, а бюджет был дефицитным. Либералов взволновало именно то, что суверенитет России получил реальное военно-техническое обеспечение, был дан импульс развитию наукоемких производств, а вместе с тем и национальному сосредоточению и самоидентификации, которые немыслимы без реальных дел.
Не случайно критика оборонной политики шла параллельно с критикой политики евразийской интеграции. И первое, и второе неизбежно девальвировало ультралиберальные идеи и стратегии, показывало, что созданная прежде, в 90-е годы, модель государственного и общественного устройства неэффективна и должна быть, наконец, заменена на новую, оригинальную модель государства в контексте Евразийских задач.
В 2013 году российская элита и общество вплотную встали перед серьезным мировоззренческим и идеологическим кризисом: прежняя либеральная модель себя не оправдала, люди, ее представлявшие, себя полностью дискредитировали, а новая модель все еще не выкристаллизовалась. В практическом плане противоречие отчетливо проявилось в требовании В. Путина ускорить темпы роста экономики, с одной стороны, и в нежелании либеральной финансово-экономической элиты менять статус-кво.
До тех пор пока мы не избавимся от радикально-либеральных представлений и конкретных либералов, управляющих финансово-экономической жизнью страны, мы не сможем перейти к реализации приоритетов развития и решению геополитических задач. Мы по-прежнему будем эксплуатировать сырьевую модель, разваливать обрабатывающую промышленность и способствовать депопуляции восточных регионов страны. Стоит напомнить, что и в эпоху царизма, и при советской власти восточные районы развивались не сами собой. И в первом, и во втором случае реали-зовывались нелиберальные модели и не либералами — О. Витте, П. Столыпиным, И. Сталиным, А. Косыгиным. Именно так развитие Зауралья получило толчок, а идея «освоения пространства» и опережающего развития стала господствующей стратегией.
Хотим мы того или нет, но рыночно-либеральная евразийская стратегия просто не существует, а реализуемая либеральная политика в восточных регионах неизбежно ведет к их отпаду и переходу под контроль других государств.
Повторимся — опережающее развитие страны невозможно без еще более опережающего развития ее восточных регионов и создания полноценных транспортных коридоров, соединяющих не только Европу и Азию, но прежде всего, внутренние рынки страны. Такое опережающее развитие в свое время потребовало реформ Петра I, а потом и Александра III и Николая II, реформ общенациональных. Сегодня движение на восток тождественно движению всей нации с опережающими темпами. Обязательным условием при этом является создание собственной модели евразийской интеграции, ориентированной на российское лидерство и альтернативной по отношению к американской и китайской. Такая модель не может быть узко экономической, и должна стать привлекательной для значительного числа государств.
А следовательно — хотим мы того или нет — нам придется всерьез заняться идеологией, представить собственное видение геополитических процессов. Необходимо, предложить сильную альтернативу американской геополитической модели, которая была актуализирована в книге З. Бжезинского «Великая шахматная доска», опубликованной в 1997 году. В ней, — как справедливо считает В. Мотяшев, — «. изложена программа удержания под американским контролем после холодной воины крупнейших центров силы в приморье Евразии — Китая, Ирана, Турции, стран-лидеров Евросоюза. Причем добиваться этого предлагается, поощряя рост их влияния на постсоветских территориях при продолжающемся ослаблении России» [10].
Альтернативная модель евразийской интеграции возможна только с опорой на здоровое общество и государство в самой России. Только тогда мы сможем предложить континенту идею нового широкого союза в интересах безопасности и экономического благополучия, открытого на равных условиях для любых евразийских государств. Понятно, что скорость движения в создании такого союза будет очень разной. Но в условиях роста угроз, проистекающих от реализуемой (пока безальтернативно) американской модели миропорядка, в условиях неготовности государств и международных организаций обеспечить безопасность и необходимый уровень сотрудничества, сама идея нового союза полностью актуальна. Таким образом, ключевой вопрос в том, способны ли мы — Россия — измениться сами, чтобы предложить свой проект для изменений в мире.
1] Россия: Западный путь развития для «евроазиатской» цивилизации?/Эл. ресурс: «Евразия» http://eurasian-defence.ru [2]
[2] Торкунов А. В. По дороге в будущее. М.: Аспект Пресс, 2010. С. 71.
[3] Белянинов К. Россию признали сложной, но не самой страшное/Коммерсант. 2013. 14 марта. С. 7.
[4] Путин В. В. Послание Президента Федеральному Собранию. 2012.12 декабря/Сайт Президента России/http://президент.рф
[5] Володин А. Узбекистан и США: к чему приведёт большая региональная дружба?/Эл. ресурс «Военное обозрение». 2013. 14 марта/
/http://topwar.ru [3]
[6] Эл. ресурс: «Википедия»/http://vortak.ru/_25 d0_2595_25 d0_25 b2_25d1_ [4] 2580_25 d0_25 b0_25 d0 _25 b7_25 d0_25 b8_25 d1_258 f0.htm
[7] См. подробнее: Подберезкин А. И. Евразийская воздушно-космическая оборона. М.: МГИМО (У), 2013.
[8] Вашингтон представил Москве новые данные по вопросу решения проблемы ПРО/Эл. ресурс «ЦВПИ». 2013. 21 марта/http://eurasian-defence.ru [2]
[9] Перенджиев А. Проведение военной реформы в России: есть ли надежда на успех?/Эл. ресурс: «Центр военно-политических исследований». 2013.13 марта/http://eurasian-defence.ru [2]
[10] Мотяшов В. Газ и геополитика: шанс России/М.: Книга и бизнес, 2011.С. 13.
Рубрики
Подписаться на новости