Много лет ношу в себе огромное желание написать о своем любимом городе, каким я его помню, о людях, которые также любили его и украшали своим трудом, о комбинате «Клинволокно», с которым еще в 20е годы прошлого века связал свою судьбу мой папа. По сути — это история моей семьи, но и не только.
Мои родители Александр Иванович и Евгения Петровна Грибковы по совету старшего брата мамы, который жил и работал в Москве, в конце 20х годов прошлого века переехали из Саратовской области в Клин. Дядя Паша рассказал им, что здесь строится новый комбинат, где нужны молодые рабочие руки. Переезд был недолгим, устроились в деревне Майданово. Неподалеку поднималась одна из самых известных строек первой пятилетки. Возведение комбината началось в 1923 году, а 2 марта 1931 года предприятие вошло в число действующих.
В трудовой книжке папы написано, что 29 августа 1929 года он был принят в «Текстильстрой» слесарем, имея к этому моменту трудовой стаж 2 года. Книжка выдана на тогда еще строящейся фабрике «Клинволокно». Там же были и первые ступени папиной «карьеры» — в январе 1932 года его назначили бригадиром в отделе отопления и вентиляции, с марта 1934го — бригадиром в отделе водоснабжения…
Трудовые будни не остановила даже война. На фронт папу не отпустили, так как еще в 1930 году Клинским военкоматом он был признан негодным к военной службе по зрению. А 30 сентября 41го родилась я.
Родителям было, конечно, не до семейного праздника. Немецкие войска уже подходили к Москве. Однажды, во время бомбежки, осколок вражеской авиабомбы оставил отметину на лице моего отца, возвращавшегося с работы. К счастью, ранение оказалось не серьезным. Но мама очень испугалась, когда он пришел домой, перепачканный кровью…
Началась эвакуация предприятий, и 15 октября папа был откомандирован в Кустанай — сопровождать оборудование фабрики «Клинволокно» и организовывать производство в тылу. Позже мама рассказывала, как я спала прямо на фабричных станках в товарном вагоне, как эшелон обстреляли фашистские «стервятники», продырявив стены теплушек. Так что жизнь моя началась с переездов, и было в ней их много.
В ноябре папа приступил к строительству завода в Кустанае. Мама работала прачкой, стирая скатерти для столовых. Конечно, все вручную. Ей выдавали каустик, немного мыла, и — за дело… С питанием было очень плохо, из-за этого у мамы не хватало молока. Она рассказывала, что пережевывала кусочек хлеба и подкармливала меня, грудного ребенка, такой «кашицей». Обстирывала она и соседей, которые изредка давали ей что-нибудь съестное. Один раз это был помидор — невиданная для нашей семьи роскошь.
Тем временем фашисты под Москвой получили свой первый урок. Клин недолго находился под оккупантами, и уже 26 марта 1942 года папа был вызван сюда для работы по восстановлению завода. Вскоре вернулись и мы с мамой. В семейном архиве вместе с фотографиями сохранился ордер — № 94 от 10 ноября 1942 года. Нашей семье была предоставлена комната в коммуналке — в квартире № 68 на третьем этаже дома № 7 в поселке Майданово. Этот дом стоит и сейчас!
Удивительно, как это получалось, но в те тяжелые военные годы все делалось очень быстро, люди трудились с полной самоотдачей. Недоедали, недосыпали, но перевыполняли план вдвое и втрое, работая за тех, кто ушел на фронт. Уже 1 марта 1944 года папа был назначен начальником цеха отопления и вентиляции восстановленного завода.
В самом конце войны папа получил документы и форму майора-инженера и был откомандирован в Кенигсберг (ныне — Калининград) в составе группы опытных техников для осмотра и возможного вывоза оборудования с немецких предприятий. Из той поездки, кроме оборудования для комбината, папа привез мне куриное яичко. Вся детвора сбежалась посмотреть на эту невидаль — своей домашней птицы ни у кого не было…
К маю 45го мне было неполных 4 года, поэтому от войны мне на всю жизнь запомнились только несколько эпизодов, которые отпечатались в детском сознании. В конце сороковых во многих городах страны пленные немцы работали на стройках — восстанавливали то, что недавно разрушили. Были такие работники и в Клину. Один из них как-то увидел меня на улице, вежливо поздоровался, достал потертую фотографию и на ломаном русском объяснил, что я очень похожа на его дочь, просил посмотреть самой, убедиться. Я как-то бочком-бочком обошла его и заторопилась домой. Через пару дней я услышала дома, как кто-то пришел, и мама его строго отчитывает. Вышла в коридор. Оказалось, этот немец принес какой-то нарядный сверток, показывает на меня, говорит «подарок». Мама его выставила, но сверток взяла. Осторожно развернула бумагу, а там — аккуратно сделанные своими руками игрушечные качели для куклы. Немец-то думал, что у меня, как и у его дочки в Германии, наверняка есть кукла. Хотя бы одна. Кто бы ему объяснил тогда, что под бомбежками в товарном вагоне с куклами не уезжают. Не до кукол было все эти годы.
А второе эхо войны — это совсем не игрушечный немецкий танк. Мрачная подбитая громадина несколько лет стояла в поле за Майдановским парком, и мальчишки хвастались друг другу и девочкам, как они лазали внутрь фашистской машины. А зимой, когда мы, школьники, на уроках физкультуры ходили на лыжах, черный силуэт танка, присыпанный местами снегом, был виден с лыжни. И было в нем что-то зловещее. Мертвое, но злое. Пока однажды не увезли ржавеющий остов на переплавку…
В Майданово я выросла и окончила школу № 5 в 1958м. В том же году папа вступил во Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов. Это был совсем не праздный интерес. Предприятие выпускало искусственный шелк, капроновое штапельное волокно непрерывным способом. То есть люди трудились здесь круглосуточно. И оборудование, за которое отвечал папа, всегда должно было быть в порядке. В трудовой книжке отца значатся более двадцати его рационализаторских предложений, внедренных в производство! Одним из первых на комбинате он был награжден значком «Отличник социалистического соревнования легкой промышленности СССР». Сохранился и его значок «Ударник коммунистического труда». Об отце писала многотиражка предприятия.
Могу с гордостью сказать, что мой отец был очень одаренный человек. К нему точно относится крылатая фраза «талантливые люди талантливы во всем». До сих пор я писала только о его работе в инженерно-технической сфере, но это далеко не все. Папа был музыкантом и художником-самоучкой, умел замечательно играть на скрипке, мандолине, домре, гитаре, балалайке и фортепиано. С его занятостью на основной работе было просто невозможно понять, как ему удается с такой легкостью менять тяжелые инструменты механика на… струнные. И все делать с одинаковым мастерством!
Конечно, вспоминая свое детство, папа рассказывал, как в селе Нарышкино Саратовской губернии он бегал к живущему на окраине дядьке — обладателю балалайки, и упорно просил его: «Научи играть»! Но как эти уроки помогли освоить пианино, для меня, преподавателя музыкальной школы по этому инструменту с 52летним стажем, и сейчас удивительно.
Сохранилась справка 1938 года от ВЦСПС о том, что Александр Иванович Грибков прослушал двухмесячные курсы по повышению квалификации руководителей оркестров народных инструментов при Центральном доме художественной самодеятельности: «Общий курс учебной программы усвоил на «хорошо». Зав. курсами Румянцев, Директор ЦДХС Направник».
В послевоенные годы «вторая профессия» папы заработала в полную силу. Он собрал оркестр из «трудных» клинских мальчишек. В основном из тех, у кого отцы погибли на войне. Комбинат обеспечил ребят инструментами. Папа обучил их нотной грамоте. Я в то время училась в музыкальной школе и по просьбе отца переписывала в нотные тетради партии для домры, балалайки. Десятки раз этот коллектив выступал в нашем клубе. Смешно и трогательно выглядели эти худые мальчики в отглаженных белых рубашках, до блеска начищенных ботинках. Они старательно играли перед доброжелательной публикой и были по-настоящему горды тем, что уже в детстве познакомились с музыкальным искусством.
Кстати, играл в том оркестре и Женя Минаев — в будущем чемпион мира и Олимпийских игр в Риме по тяжелой атлетике. Уже после своей олимпийской победы он однажды пришел к нам домой и поблагодарил отца за обучение и воспитание. Были подобные примеры и позже. В 70-х годах прошлого века мой старший сын, отдыхая в Клину на каникулах, был свидетелем того, как к его дедушке пришел взрослый мужчина, как оказалось, в далеком прошлом — один из воспитанников его оркестра, и сказал: «Александр Иванович, если б не вы, не знаю, по какой бы дорожке пошла моя жизнь. Спасибо, что сделали из меня человека».
Несколько лет папа работал директором Майдановского клуба, который был на балансе комбината. Поселок тогда буквально ожил. В нашем клубе и на небольшой танцплощадке в парке выступал Ансамбль песни и пляски под руководством Александрова, московские артисты балета представляли «Лебединое озеро», проходил концерт Людмилы Гурченко. А однажды папа организовал для клинских шахматистов сеанс одновременной игры с гроссмейстером Михаилом Ботвинником. Сеанс шел прямо в Майдановском парке, около клуба, где тогда стояли шахматные столы и скамейки. Кстати, там же всегда лежали свежие газеты и журналы для отдыхающих. Необычно для наших дней… Ведь времена были непростые, большинство людей жили очень скромно, но даже на такую «мелочь», как культурный досуг, деньги у страны находились.
Приняв должность директора клуба, папа летом 1956 или 57 года организовал отвод воды из паркового пруда, и сам, вместе со своими мальчишками, провел очистку дна от всякого мусора. Ведь тогда пруд был довольно глубоким. Работала лодочная станция, и клинчане с огромным удовольствием приезжали поплавать на весельных лодках вокруг живописных островков, под изящными мостами.
Уже в те годы в парке работали аттракционы: карусели, качели-лодочки. Летом по воскресеньям в беседках в разных частях парка играли три оркестра. Духовым руководил Борис Андреевич Базилев, оркестром народных инструментов — мой отец. А эстрадный оркестр играл на маленькой сцене танцевальной площадки. Руководил им, представьте, учитель труда из нашей 5й школы. К сожалению, не помню его имени. На эту танцевальную площадку приходили и молодые девушки, работавшие на комбинате. Наверное, нынешним их сверстницам будет трудно себе представить, сколько жизненной энергии было в девчонках 50-х и 60-х, которые по вечерам собирались в этом парке, чтобы успеть потанцевать перед ночной сменой… В клубе действовало также несколько творческих кружков, где занимались дети работников комбината «Химволокно». Концерты и конкурсы своих талантов были обычным делом.
В те же послевоенные годы комбинат активно вел строительство общежитий для прибывающей сюда на работу молодежи, детских садов и яслей, пионерских лагерей, своего жилищного фонда. Даже отстроил на берегу Черного моря, в Анапе, для своих рабочих и инженеров Дом отдыха. В 62м на предприятии побывали с визитом Н. С. Хрущев и А. Н. Косыгин, которым показали, как внедряются новые агрегаты по производству химволокна.
На пороге 60х папе дали от комбината отдельную двухкомнатную квартиру. К тому времени он проработал на предприятии уже три десятка лет. Тот дом на пересечении улиц Гагарина и Спортивной стоит и поныне.
С тех пор пронеслось более полувека. Уже много раз я приезжала в родной Клин как гость издалека. Всегда проведывала и Майданово. Многое там изменилось не к лучшему. Но клуб по-прежнему работает, на стенде всегда свежие афиши.
Как выяснилось, сегодня уже мало кто знает, что здание клуба — это перестройка на фундаменте дома, где когда-то снимал комнаты великий Чайковский. Человек, который сделал город Клин известным всему культурному миру. И, конечно, в доме том стоял рояль. Сам дом почти полностью сгорел после революции, а рояль вместе с немногими другими вещами удалось спасти. Когда был построен клуб, то старинный музыкальный инструмент пришелся к месту. Возможно, он и сейчас там. По крайней мере, в 1977-м, окончив музыкальную школу, мой старший сын исполнил на нем свою концертную выпускную программу для дедушки…
Когда я поступила в музыкальную школу, а своего пианино у нас не было, то по просьбе папы мне разрешили заниматься в клубе, разучивать пьесы на клавишах, которые помнили прикосновение рук Петра Ильича Чайковского. Правда, узнала я об этом много позже. В книге «Чехов и Чайковский» я увидела рисунок брата композитора — Модеста Ильича «Комната Чайковского в Майданове». И… увидела старинный рояль своих школьных лет. У него был именно такой, как на рисунке, тонкий резной пюпитр. Значит, не случайно тогда, по-детски, я чувствовала в нем какое-то волшебство. Рояль стоял на сцене. В зале — никого. Только музыка, которая звучала здесь так же и столетие назад…
В судьбе отца — как в зеркале я вижу…
Много лет ношу в себе огромное желание написать о своем любимом городе, каким я его помню, о людях, которые также любили его и украшали своим трудом, о комбинате «Клинволокно», с которым еще в 20е годы прошлого века связал свою судьбу мой папа. По сути — это история моей семьи, но и не только.
Мои родители Александр Иванович и Евгения Петровна Грибковы по совету старшего брата мамы, который жил и работал в Москве, в конце 20х годов прошлого века переехали из Саратовской области в Клин. Дядя Паша рассказал им, что здесь строится новый комбинат, где нужны молодые рабочие руки. Переезд был недолгим, устроились в деревне Майданово. Неподалеку поднималась одна из самых известных строек первой пятилетки. Возведение комбината началось в 1923 году, а 2 марта 1931 года предприятие вошло в число действующих.
В трудовой книжке папы написано, что 29 августа 1929 года он был принят в «Текстильстрой» слесарем, имея к этому моменту трудовой стаж 2 года. Книжка выдана на тогда еще строящейся фабрике «Клинволокно». Там же были и первые ступени папиной «карьеры» — в январе 1932 года его назначили бригадиром в отделе отопления и вентиляции, с марта 1934го — бригадиром в отделе водоснабжения…
Трудовые будни не остановила даже война. На фронт папу не отпустили, так как еще в 1930 году Клинским военкоматом он был признан негодным к военной службе по зрению. А 30 сентября 41го родилась я.
Родителям было, конечно, не до семейного праздника. Немецкие войска уже подходили к Москве. Однажды, во время бомбежки, осколок вражеской авиабомбы оставил отметину на лице моего отца, возвращавшегося с работы. К счастью, ранение оказалось не серьезным. Но мама очень испугалась, когда он пришел домой, перепачканный кровью…
Началась эвакуация предприятий, и 15 октября папа был откомандирован в Кустанай — сопровождать оборудование фабрики «Клинволокно» и организовывать производство в тылу. Позже мама рассказывала, как я спала прямо на фабричных станках в товарном вагоне, как эшелон обстреляли фашистские «стервятники», продырявив стены теплушек. Так что жизнь моя началась с переездов, и было в ней их много.
В ноябре папа приступил к строительству завода в Кустанае. Мама работала прачкой, стирая скатерти для столовых. Конечно, все вручную. Ей выдавали каустик, немного мыла, и — за дело… С питанием было очень плохо, из-за этого у мамы не хватало молока. Она рассказывала, что пережевывала кусочек хлеба и подкармливала меня, грудного ребенка, такой «кашицей». Обстирывала она и соседей, которые изредка давали ей что-нибудь съестное. Один раз это был помидор — невиданная для нашей семьи роскошь.
Тем временем фашисты под Москвой получили свой первый урок. Клин недолго находился под оккупантами, и уже 26 марта 1942 года папа был вызван сюда для работы по восстановлению завода. Вскоре вернулись и мы с мамой. В семейном архиве вместе с фотографиями сохранился ордер — № 94 от 10 ноября 1942 года. Нашей семье была предоставлена комната в коммуналке — в квартире № 68 на третьем этаже дома № 7 в поселке Майданово. Этот дом стоит и сейчас!
Удивительно, как это получалось, но в те тяжелые военные годы все делалось очень быстро, люди трудились с полной самоотдачей. Недоедали, недосыпали, но перевыполняли план вдвое и втрое, работая за тех, кто ушел на фронт. Уже 1 марта 1944 года папа был назначен начальником цеха отопления и вентиляции восстановленного завода.
В самом конце войны папа получил документы и форму майора-инженера и был откомандирован в Кенигсберг (ныне — Калининград) в составе группы опытных техников для осмотра и возможного вывоза оборудования с немецких предприятий. Из той поездки, кроме оборудования для комбината, папа привез мне куриное яичко. Вся детвора сбежалась посмотреть на эту невидаль — своей домашней птицы ни у кого не было…
К маю 45го мне было неполных 4 года, поэтому от войны мне на всю жизнь запомнились только несколько эпизодов, которые отпечатались в детском сознании. В конце сороковых во многих городах страны пленные немцы работали на стройках — восстанавливали то, что недавно разрушили. Были такие работники и в Клину. Один из них как-то увидел меня на улице, вежливо поздоровался, достал потертую фотографию и на ломаном русском объяснил, что я очень похожа на его дочь, просил посмотреть самой, убедиться. Я как-то бочком-бочком обошла его и заторопилась домой. Через пару дней я услышала дома, как кто-то пришел, и мама его строго отчитывает. Вышла в коридор. Оказалось, этот немец принес какой-то нарядный сверток, показывает на меня, говорит «подарок». Мама его выставила, но сверток взяла. Осторожно развернула бумагу, а там — аккуратно сделанные своими руками игрушечные качели для куклы. Немец-то думал, что у меня, как и у его дочки в Германии, наверняка есть кукла. Хотя бы одна. Кто бы ему объяснил тогда, что под бомбежками в товарном вагоне с куклами не уезжают. Не до кукол было все эти годы.
А второе эхо войны — это совсем не игрушечный немецкий танк. Мрачная подбитая громадина несколько лет стояла в поле за Майдановским парком, и мальчишки хвастались друг другу и девочкам, как они лазали внутрь фашистской машины. А зимой, когда мы, школьники, на уроках физкультуры ходили на лыжах, черный силуэт танка, присыпанный местами снегом, был виден с лыжни. И было в нем что-то зловещее. Мертвое, но злое. Пока однажды не увезли ржавеющий остов на переплавку…
В Майданово я выросла и окончила школу № 5 в 1958м. В том же году папа вступил во Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов. Это был совсем не праздный интерес. Предприятие выпускало искусственный шелк, капроновое штапельное волокно непрерывным способом. То есть люди трудились здесь круглосуточно. И оборудование, за которое отвечал папа, всегда должно было быть в порядке. В трудовой книжке отца значатся более двадцати его рационализаторских предложений, внедренных в производство! Одним из первых на комбинате он был награжден значком «Отличник социалистического соревнования легкой промышленности СССР». Сохранился и его значок «Ударник коммунистического труда». Об отце писала многотиражка предприятия.
Могу с гордостью сказать, что мой отец был очень одаренный человек. К нему точно относится крылатая фраза «талантливые люди талантливы во всем». До сих пор я писала только о его работе в инженерно-технической сфере, но это далеко не все. Папа был музыкантом и художником-самоучкой, умел замечательно играть на скрипке, мандолине, домре, гитаре, балалайке и фортепиано. С его занятостью на основной работе было просто невозможно понять, как ему удается с такой легкостью менять тяжелые инструменты механика на… струнные. И все делать с одинаковым мастерством!
Конечно, вспоминая свое детство, папа рассказывал, как в селе Нарышкино Саратовской губернии он бегал к живущему на окраине дядьке — обладателю балалайки, и упорно просил его: «Научи играть»! Но как эти уроки помогли освоить пианино, для меня, преподавателя музыкальной школы по этому инструменту с 52летним стажем, и сейчас удивительно.
Сохранилась справка 1938 года от ВЦСПС о том, что Александр Иванович Грибков прослушал двухмесячные курсы по повышению квалификации руководителей оркестров народных инструментов при Центральном доме художественной самодеятельности: «Общий курс учебной программы усвоил на «хорошо». Зав. курсами Румянцев, Директор ЦДХС Направник».
В послевоенные годы «вторая профессия» папы заработала в полную силу. Он собрал оркестр из «трудных» клинских мальчишек. В основном из тех, у кого отцы погибли на войне. Комбинат обеспечил ребят инструментами. Папа обучил их нотной грамоте. Я в то время училась в музыкальной школе и по просьбе отца переписывала в нотные тетради партии для домры, балалайки. Десятки раз этот коллектив выступал в нашем клубе. Смешно и трогательно выглядели эти худые мальчики в отглаженных белых рубашках, до блеска начищенных ботинках. Они старательно играли перед доброжелательной публикой и были по-настоящему горды тем, что уже в детстве познакомились с музыкальным искусством.
Кстати, играл в том оркестре и Женя Минаев — в будущем чемпион мира и Олимпийских игр в Риме по тяжелой атлетике. Уже после своей олимпийской победы он однажды пришел к нам домой и поблагодарил отца за обучение и воспитание. Были подобные примеры и позже. В 70-х годах прошлого века мой старший сын, отдыхая в Клину на каникулах, был свидетелем того, как к его дедушке пришел взрослый мужчина, как оказалось, в далеком прошлом — один из воспитанников его оркестра, и сказал: «Александр Иванович, если б не вы, не знаю, по какой бы дорожке пошла моя жизнь. Спасибо, что сделали из меня человека».
Несколько лет папа работал директором Майдановского клуба, который был на балансе комбината. Поселок тогда буквально ожил. В нашем клубе и на небольшой танцплощадке в парке выступал Ансамбль песни и пляски под руководством Александрова, московские артисты балета представляли «Лебединое озеро», проходил концерт Людмилы Гурченко. А однажды папа организовал для клинских шахматистов сеанс одновременной игры с гроссмейстером Михаилом Ботвинником. Сеанс шел прямо в Майдановском парке, около клуба, где тогда стояли шахматные столы и скамейки. Кстати, там же всегда лежали свежие газеты и журналы для отдыхающих. Необычно для наших дней… Ведь времена были непростые, большинство людей жили очень скромно, но даже на такую «мелочь», как культурный досуг, деньги у страны находились.
Приняв должность директора клуба, папа летом 1956 или 57 года организовал отвод воды из паркового пруда, и сам, вместе со своими мальчишками, провел очистку дна от всякого мусора. Ведь тогда пруд был довольно глубоким. Работала лодочная станция, и клинчане с огромным удовольствием приезжали поплавать на весельных лодках вокруг живописных островков, под изящными мостами.
Уже в те годы в парке работали аттракционы: карусели, качели-лодочки. Летом по воскресеньям в беседках в разных частях парка играли три оркестра. Духовым руководил Борис Андреевич Базилев, оркестром народных инструментов — мой отец. А эстрадный оркестр играл на маленькой сцене танцевальной площадки. Руководил им, представьте, учитель труда из нашей 5й школы. К сожалению, не помню его имени. На эту танцевальную площадку приходили и молодые девушки, работавшие на комбинате. Наверное, нынешним их сверстницам будет трудно себе представить, сколько жизненной энергии было в девчонках 50-х и 60-х, которые по вечерам собирались в этом парке, чтобы успеть потанцевать перед ночной сменой… В клубе действовало также несколько творческих кружков, где занимались дети работников комбината «Химволокно». Концерты и конкурсы своих талантов были обычным делом.
В те же послевоенные годы комбинат активно вел строительство общежитий для прибывающей сюда на работу молодежи, детских садов и яслей, пионерских лагерей, своего жилищного фонда. Даже отстроил на берегу Черного моря, в Анапе, для своих рабочих и инженеров Дом отдыха. В 62м на предприятии побывали с визитом Н. С. Хрущев и А. Н. Косыгин, которым показали, как внедряются новые агрегаты по производству химволокна.
На пороге 60х папе дали от комбината отдельную двухкомнатную квартиру. К тому времени он проработал на предприятии уже три десятка лет. Тот дом на пересечении улиц Гагарина и Спортивной стоит и поныне.
С тех пор пронеслось более полувека. Уже много раз я приезжала в родной Клин как гость издалека. Всегда проведывала и Майданово. Многое там изменилось не к лучшему. Но клуб по-прежнему работает, на стенде всегда свежие афиши.
Как выяснилось, сегодня уже мало кто знает, что здание клуба — это перестройка на фундаменте дома, где когда-то снимал комнаты великий Чайковский. Человек, который сделал город Клин известным всему культурному миру. И, конечно, в доме том стоял рояль. Сам дом почти полностью сгорел после революции, а рояль вместе с немногими другими вещами удалось спасти. Когда был построен клуб, то старинный музыкальный инструмент пришелся к месту. Возможно, он и сейчас там. По крайней мере, в 1977-м, окончив музыкальную школу, мой старший сын исполнил на нем свою концертную выпускную программу для дедушки…
Когда я поступила в музыкальную школу, а своего пианино у нас не было, то по просьбе папы мне разрешили заниматься в клубе, разучивать пьесы на клавишах, которые помнили прикосновение рук Петра Ильича Чайковского. Правда, узнала я об этом много позже. В книге «Чехов и Чайковский» я увидела рисунок брата композитора — Модеста Ильича «Комната Чайковского в Майданове». И… увидела старинный рояль своих школьных лет. У него был именно такой, как на рисунке, тонкий резной пюпитр. Значит, не случайно тогда, по-детски, я чувствовала в нем какое-то волшебство. Рояль стоял на сцене. В зале — никого. Только музыка, которая звучала здесь так же и столетие назад…
Вера ГРИБКОВА,
Клин — Санкт-Петербург
Рубрики
Подписаться на новости